Когда у Володьки Минаева умерла мать и отец его, вернувшийся с фронта, ушел плотничать за четыре километра, в Мичуринский питомник, учительница Елизавета Степановна уговорила мальчика остаться в школе. Чем он ей так понравился - трудно сказать. Прилежанием Володька не отличался, учился то вверх, то под гору, любил и пошалить и подраться, а главное - был такой врун, выдумщик и балаболка, каких не только в Федосьине, но, пожалуй, и во всем Староломском районе от века не бывало.
Что-что, а уж насчет вранья он действительно был первый мастер. То вдруг придет и скажет, что к ним в гости приехал из Москвы дядя-генерал. То выдумает, будто отец его нашел в лесу золотой топор, за который в музее давали десять тысяч рублей. То сам принесет в класс какой-нибудь камешек или кусок глины и объявит, что это не простой камень и не простая глина, а фосфорические; они, будто бы, по ночам светятся, надо только умеючи на них глядеть - через копченое стекло.
Ребята посмеивались над Володькой, считали его чудаком. С усмешкой поглядывали на него и взрослые. И в колхозе и в школе все почему-то звали его Индиан Чубатый. Откуда это пошло, кто и когда первый его так назвал, - неизвестно, только прозвище это быстро к Володьке прилепилось: было в нем действительно что-то и петушиное и голубиное вместе...
И только учительница никогда не смеялась над Володькой, терпеливо тащила мальчика из класса в класс и не отпустила его из школы даже тогда, когда они с отцом оставили колхоз и переселились в Мичуринский питомник. Из этого питомника Володька и бегал день за днем на своих быстрых петушиных ножках в федосьинскую начальную школу. Год бегал, а осенью второго года, когда учился он уже в последнем, четвертом классе, случилась с ним эта история, которая переломала ему все косточки и из которой вышел он, как Еруслан Лазаревич в сказке, совсем другим человеком.
Один раз осенью, в начале октября, Володька не сделал домашнего задания по арифметике. Учительница на уроке вызвала его и спросила, почему он не сделал этого задания. Володька спокойно мог сказать правду: накануне они с отцом дотемна пилили дрова. Но он почему-то правды не сказал, а тяжело вздохнул, посмотрел под ноги и слабым жалобным голосом выдавил из себя:
- У меня, Елизавета Степановна, жар. Я, вы знаете, даже бредил сегодня ночью.
- Вот как? У тебя, что ж, - температура?
- Ага, - прохрипел Володька.
- Сколько же у тебя?
И Володька, не покраснев и ни одной секундочки не подумав, ляпнул:
- Сорок два с лишним.
Учительница посмотрела на него, нахмурилась и ничего не сказала. А после урока вызвала мальчика в учительскую, посадила на стул и велела дать руку. Володька испугался, но все-таки руку протянул. Учительница нащупала у него на руке жилку, помолчала, пошевелила губами, потом, отпустив Володькину руку, печально посмотрела на мальчика и сказала:
- Зачем ты, Минаев, так часто врешь?
- Не знаю, Елизавета Степановна, - ответил Володька, опуская голову. - У меня как-то само это получается. Скучно, если говорить правду...
- Глупости! - рассердилась учительница. - Скучно! Просто у тебя язык не тем местом привешен. Ты почему скажи мне, пожалуйста, вчера задачек не сделал? В волейбол небось играл?
- Нет. Не играл, - сказал Володька.
- А почему?
Володька посмотрел в сторону, вздохнул и ответил:
- Скучно было. Неохота.
- Ах, вот как? Неохота? Скучно?!
Володьке показалось, что учительница сейчас закричит на него или штопает ногами. Но она не закричала и не затопала, а сказала совсем спокойно, даже спокойнее прежнего:
- Не всегда, Володя, мы делаем то, что нам хочется. У всякого человека есть обязанности. И если мы честно, по мере наших сил выполняем эти обязанности - нам не может быть скучно.
Учительница посмотрела на мальчика, усмехнулась и покачала головой.
- Ах, Минаев, Минаев, - сказала она. - И верно, ты у нас чубатый какой-то. Ну, иди в класс. Пока не сделаешь всех задачек, домой не пойдешь. Понял?
- Есть, Елизавета Степановна. Понял. Спасибо, - сказал Володька и побежал в класс.
Ребята уже разошлись. Он сел за парту и, посвистывая, стал раскладывать свои тетрадки и листочки с заданием.
"Ничего, это мы быстро, - думал он, перечитывая условия задач. - Восемь штучек только. Это мы в полчаса оттяпаем".
Он уже сделал две задачи из восьми заданных, когда услышал за окном на улице густой хриплый голос:
- Бутылки, банки, кости, тряпки покупаю! Мослы покупаю!..
Володьке, конечно, захотелось посмотреть, кто это кричит. Он открыл окно и высунулся наружу.
Высокий дядя с черной, как у цыгана, бородой катил по улице дребезжащую, похожую на сундук тачку и, задирая по-бычьи голову, на всю деревню орал:
- Бутылки, банки покупаю! Кости покупаю! Старые сапоги, войлок покупаю!..
- Дяденька! - окликнул его из окна Володька. - А вы почем кости покупаете?
- А у тебя что, есть разве? - сказал, останавливаясь, утильщик.
- У меня есть, только дома. Вы после в Мичуринский поселок не пойдете?
- Буду, - сказал бородач.
- Зайдите тогда, пожалуйста, к нам, в тринадцатый дом, около пожарного сарая.
- А у тебя что, много их?
- Это чего? Костей-то? Много. Пуда три, наверно.
- Ладно, зайду, посмотрим...
- Нет, вы сначала скажите, - почем вы платить будете?
- Не бойся, не обману. Если товар хороший, по двугривенному за кило посчитаю...
Утильщик поплевался на руки и покатил свой сундук дальше, а Володька - Володька не мог уже больше заниматься. Он забыл и о сукнах, и о бассейнах, и о встречных поездах, которые идут из пункта А в пункт Б... Теперь он мог думать только о костях.
Он выдрал из тетради листок, окунул в чернильницу перо и стал торопливо подсчитывать:
- В пуде шестнадцать кило. Шестнадцать на три - сорок восемь. И еще на двадцать... Видали?!! Это ж почти десять рублей! Целый капитал! За эти деньги можно, пожалуй, голубя купить, а если умеючи, так и не одного, а парочку...
И он так ясно представил себе двух маленьких сизых турманчиков, которые, ласкаясь и расправляя перышки, сидят у него на гребне крыши, что даже губами зачмокал и забормотал что-то вроде "гуль-гуль-гуль"...
Но тут его взял страх: а что если утильщик приедет, а его дома не будет? Это что же, - значит, прощай, голуби? Нет, нужно скорей кончать.
Он снова разложил тетради. Но теперь никакая арифметика уже не лезла в голову. В голове были только голуби.
Он прошел в соседний класс, выглянул из окна во двор. На дверях кирпичного домика, где жила Елизавета Степановна, висел замок, - наверно, учительница ушла на огород копать картошку.
"Э, ладно, - подумал Володька, возвращаясь в класс и кое-как запихивая в сумку свои книги и тетради. - Что же я, в самом деле, ждать ее буду, что ли? Сделаю задачки дома, а завтра скажу, будто сидел, сидел и не дождался".
И чтобы не терять времени, он перемахнул через подоконник на улицу и через десять минут уже бежал по федосьинским задворкам, размахивая своей холщовой сумкой и не думая о том, какие новые беды и напасти ждут его впереди.
Отца не было. Володька воспользовался этим и облазил весь дом. На чердаке, в кладовке, на помойной яме, в холодной подклети он насбирал килограмма два старых, сухих и легких, как прошлогодний тростник, мослов.
С голубями ничего как будто не получалось. Два килограмма - это всего сорок копеек, а за сорок копеек и воробья небось не купишь.
"Ничего... постепенно поднакопим", - утешая себя, думал Володька.
До вечера он ждал бородатого утильщика, побаиваясь немножко, что тот заругается, когда увидит, что костей так мало. Он уже придумал, как будет врать: будто костей у него оказалось четыре с лишним пуда, будто он честно ждал, но тут вдруг приехал другой утильщик и купил, выпросил у него эти кости, заплатив по сто рублей за пуд.
Врать ему, однако, не понадобилось, - утильщик не приехал.
За всеми этими делами Володька совсем забыл про сукна и бассейны. И только вечером, за ужином, когда
